– Да уж не сомневаюсь, – бросила Сибил, но помедлила. Этот негодяй явно намеревался разыграть еще какую-то карту, это было написано у него на лице.
Мик усмехнулся, глаза его превратились в узкие щелочки.
– Ты бывала когда-нибудь в Париже, Сибил?
– Париж? – Ее дыхание застывало в воздухе белыми облачками.
– Да, – кивнул Мик, – в беззаботном и чарующем Париже. Именно туда отправится генерал по завершении лондонских лекций. – Он поддернул кружевные манжеты. – А для чего ты мне нужна, я пока не скажу. У генерала далеко идущие планы. И правительство Франции оказалось перед определенными затруднениями, которые требуют помощи экспертов... – Он торжествующе осклабился. – Но, похоже, я тебя утомляю, а?
Сибил переступила с ноги на ногу.
– Ты возьмешь меня в Париж? – медленно проговорила она. – Честно, не врешь?
– Честнее не бывает. Можешь проверить, в кармане моего пальто лежит билет на паром из Дувра.
В дальнем углу стояло гобеленовое кресло; подойдя к нему, Сибил взяла пальто Мика. Пытаясь унять безудержную дрожь, накинула пальто на плечи. Прекрасная, мягкая шерсть, надеть такое – все равно что закутаться в теплые деньги.
– Посмотри в правом кармане, – подсказал Мик. – В бумажнике. – Его, похоже, забавляло, что она ему не верит.
Сибил опустила озябшие руки в карманы. Глубокие, с плюшевой подкладкой...
Ощутив левой рукой жесткий холод металла, она машинально вытащила кургузый многоствольный дерринджер. Ручка из слоновой кости, замысловатое поблескивание стальных курков и латунных патронов. Короткий, с ее ладонь, но тяжелый.
– Вот это ты зря, – нахмурился Мик. – Будь добра, положи его на место.
Сибил убрала опасный предмет, осторожно, но быстро, словно это был живой краб. В другом кармане она нашла футляр из красного сафьяна, внутри были визитные карточки, деловые и личные, с машинной гравировки портретом Мика, под ними лежали расписание лондонских поездов и тисненый прямоугольник жесткого кремового пергамента – билет первого класса на “Ньюкомен” [] из Дувра.
– Но ведь тебе понадобится два билета. – Она помедлила. – Если ты действительно думаешь взять меня с собой.
– Да, – согласно кивнул Мик, – и второй билет на поезд из Шербура. Нет ничего проще. Можно заказать по телеграфу, прямо от портье.
Сибил снова поежилась и плотнее закуталась в пальто. Мик рассмеялся.
– Не строй такую кислую рожу. Ты все еще рассуждаешь как шлюха, перестань. Начни думать масштабно, иначе мне от тебя никакой пользы. Ты теперь – подружка Мика, пташка высокого полета.
– Я никогда не была с мужчиной, который бы знал, что я Сибил Джерард, – неохотно объяснила Сибил.
Вранье, конечно же. Был еще Эгремонт – человек, который ее обесчестил. Уж он-то прекрасно знал, кто она такая. Но Чарльз Эгремонт не имел уже ровным счетом никакого значения – он жил теперь в совершенно ином мире со своей респектабельной, не в меру спесивой женой, своими респектабельными детьми и своим респектабельным местом в парламенте.
И Сибил вовсе не шляласьс Эгремонтом. Слово какое-то не то. Впрочем, здесь трудно провести грань...
А еще она видела, что свежеизобретенная ложь Мику нравится. Щекочет его самолюбие.
Мик открыл серебряный портсигар, извлек оттуда черуту [] и закурил от маслянисто вспыхнувшей многоразовой спички, наполнив комнату сладковатым запахом вишневого табака.
– Значит, теперь ты меня стесняешься? – спросил он через пару секунд. – Так, пожалуй, даже лучше. То, что я знаю, дает мне чуть больше власти над тобой, чем одни деньги. – Его глаза сузились. – Ведь важно то, что ты знаешь,верно, Сибил? Это нечто большее, чем земля, или деньги, или высокородное происхождение. Информация.Самое то.
Сибил испытала мгновенный приступ ненависти к Мику, к его спокойствию и самоуверенности, – чистейшее негодование, резкое и первобытное. Но она подавила в себе это чувство. Ненависть поникла, теряя остроту, обращаясь в стыд. Ведь она ненавидела этого человека только за то, что он ее знает, знает по-настоящему. Он знает, как низко пала Сибил Джерард, знает, что она была когда-то образованной девушкой с манерами и изяществом под стать любой леди.
В детстве, в дни отцовской славы, Сибил вдосталь насмотрелась на таких, как Мик Рэдли. Фабричная голытьба, пятачок пучок в базарный день, эти остервенелые мальчишки сбивались вокруг отца после каждой его зажигательной речи, делали все, что он ни прикажет. Развинчивали рельсы, срывали клапаны паровых машин, вращающих ткацкие станки, гордо складывали к отцовским ногам каски поверженных полисменов. Они с отцом бежали из города в город, зачастую по ночам. Ночевали в подвалах, на чердаках, в безликих меблированных комнатах, скрываясь от радикальской полиции и кинжалов других заговорщиков. И иногда, возбудившись от своих речей, отец брал Сибил за плечи, обещал ей весь мир. Она станет жить госпожой в зеленой и тихой Англии, когда Король Пар будет наконец низвержен. Когда Байрон [] и его промышленные радикалы будут бесповоротно разбиты...
Но пеньковая веревка заставила отца умолкнуть. Радикалы все правили и правили, идя от триумфа к триумфу, перетасовывая мир, как колоду карт. И вот теперь Мик Рэдли вознесся в этом мире, а Сибил Джерард пала.
Она стояла и молчала, кутаясь в пальто Мика. Париж. Огромное искушение. От одной лишь мысли, а вдруг Рэдли не врет, кружилась голова. Сибил заставила себя задуматься о том, что будет, если она оставит свою жизнь в Лондоне. Это была дурная, жалкая, убогая жизнь, и все же не совсем безнадежная. Ей еще было что терять. Меблированная комната в Уайтчепеле [] и милый Тоби, ее кот. И была еще миссис Уинтерхолтер, которая знакомила девушек с политическими джентльменами. Миссис Уинтерхолтер, хоть и сводня, ведет себя как леди и вполне надежна, таких еще поискать. И еще она потеряет двух своих постоянных джентльменов, мистера Чедвика и мистера Кингсли, каждый из которых навещает ее дважды в месяц. Что ни говори, постоянный заработок, спасающий ее от улицы. Но у Чедвика в Фулеме ревнивая жена, а у Кингсли Сибил украла лучшие его запонки, это ж надо быть такой дурой. И он догадывается, чьих рук это дело.